Зеленский. И всё мало им денег было, всё недостаточно… А Веня не брезговал в могилах покопаться, да мерзкие поручения выполнять… Ну чем не правосудие? Чем не Суд божий? Отпустить убийцу убийц на свободу и статься без ордена? Ну и пусть! Лучше уж себя наградить и уехать в Ниццу. С мамой.

Мрозовский решил, что сегодня же днём отправится к Арештовичу старшему и предложит обменять свободу сына и его, Мрозовского, молчание на некоторую сумму денег.

Рано утром, когда туман ещё стелился по брусчатке молочной пеленой, высокий мужчина прошёл, хромая и опираясь на палку, от самого крыльца Управы и неловко залез в бричку. Палка упала, глухо стукнув. Хлопчик соскочил с козел, подал палку человеку в бричке и залез обратно. Лошадь храпнула, замотала головой и медленно пошла в сторону Глинских ворот.

Стук копыт тонул в тумане, когда на крыльцо Управы вышел сам Мрозовский. Сонный и помятый, он поёжился, глядя на восток, и направился домой: для визита к Арештовичам требовалось выглядеть соответственно.

Арештовичи проживали в тихом районе. Собственно весь Жолкев шумом не отличался, но эта улочка в особенности. Двухэтажный особняк обошли стороной все неприятности, которые, так или иначе, проносились по городу. Семейство при любой власти, всех королях, жило в достатке и с Арештовичами считалось не зазорно породниться. Мужчины этого семейства частенько избирались в Магистратуру, вот и Альберт Арештович каждое утро отправлялся на службу в Ратушу, и был доволен жизнью. Он вообще был бы счастлив вполне, если бы не единственный наследник. Петра он отправил учиться медицинским наукам, но сын на полпути бросил обучение, и это стало яблоком раздора между отцом и сыном. В городе о Петре ничего не знали. Арештовичи поведение сына считали позором и скрывали.

Мрозовский остановился перед массивной дубовой дверью, взирающей на него с равнодушием коровьей головы в лавке мясника. Точнее взирала эта дверь двумя львиными головами, застывшими много столетий назад. Напустив на себя видимость спокойствия, Мрозовский позвонил и вальяжно замер, опершись на изящную трость.

Дверь неслышно открылась и из темноты возник дворецкий.

— Вам кого? — спросил он.

— Доброго дня! Мне к пану Арештовичу. Скажите, что Эдвард Мрозовский из Управы желает иметь беседу.

— Вам назначено?

— Нет.

Дворецкий исчез так же неожиданно, прихлопнув дверь прямо перед носом Мрозовского.

Мрозовский постоял с пять минут, решил, что сегодня не его день и собрался уходить, как дверь снова распахнулась. Теперь дворецкий стоял сбоку от прохода, вытянувшись как струна.

— Пан Арештович ждёт вас в кабинете.

Мрозовский немного неуверенно покосился на дворецкого и прошёл в темноту дома. Почти сразу перед ним возникла лестница, ведущая на второй этаж, за ней темнел провал открытой двери, аппетитно пахло жаркое, вызывая звуки в животе. «Видимо у Арештовича как раз сейчас обед, — недовольно подумал Мрозовский, — Надо бы после обеда приходить, а сейчас он голодный да злой».

Дворецкий неприметной тенью сопровождал по дому и всегда вовремя подавал голос, подсказывая, направо или налево.

«Надо думать, что он ещё и не завтракал», — решил Мрозовский и не ошибся. Пан Арештович сидел за столом своего кабинета и имел весьма недовольное лицо.

— Доброго дня, пан Арештович, — Мрозовский изящным жестом вынул из внутреннего кармана визитную карточку и положил её перед Арештовичем. — Дозвольте представиться. Эдвард Мрозовский. Очень рад знакомству…

— Чем обязан? — прервал поток любезностей Арештович, не обращая внимания на яркий кусок картонки.

— Э… — замялся Мрозовский. — Пожалуй, так даже лучше. Начну с главного. Ещё сегодня утром я имел честь беседовать с вашим сыном Петром.

Новость была озвучена, и оставалось дождаться реакции хозяина дома, который вдруг налился багровым цветом.

— У меня нет сына, — сквозь зубы выдавил Арештович.

— Как же так? — невинно улыбнулся Мрозовский. — Какая неприятность! А тот молодой человек, что сидит в подвале Управы, утверждает, что он ваш наследник, — Мрозовский сделал гневное лицо и всплеснул руками. — Надо же каков негодник! Вот я сейчас вернусь, и он получит своё… Вы можете себе представить, что этот паршивец не желает называть иного имени. Что же мне сказать журналистам и начальнику Управы?

— Вы переигрываете, — скривился Арештович. — Я сам люблю театры, но из вас плохой актёр. Где мой сын и что вы хотите за то, чтобы ноги его в городе больше не было?

Мрозовский подумал, что Поль, пожалуй, уже очень далеко от Жолкева. Он вспомнил разговор на рассвете…

— Скоро ты уедешь куда захочешь. Но скажи уже, это ты убил Зеленского, Вениамина Железова и того хлопчика из прислуги? Не отпирайся. Всё сходится: ты учился на хирурга, а значит не боишься крови и умеешь управляться со скальпелем. Мне наверняка сказали, что всех троих зарезали именно этим инструментом.

— Прямо так и сказали? — устало переспросил Поль. — Скальпелем? Всех троих?!

— Именно.

— Мало ли хирургов в Жолкеве? Так уж сразу и я?

— Не ломайся. Мы же договорились: ты сейчас уезжаешь, а через два дня отдаёшь долг…

— Раз ты такой умный, то зачем спрашиваешь? Всё знаешь, всё понял. Зачем задавать вопросы?

Поль не стал отрицать доводов Мрозовского, не стал спорить, но и не согласился прямо. Дал понять, что истина совсем рядом и искать больше нечего.

…Мрозовский переступил с ноги на ногу (ему так и не предложили присесть).

— Пан Арештович, мы с вами взрослые люди и вы не можете не понимать, чего мне от вас нужно. Давайте не будем ломать комедию, вы заплатите, и я дам гарантии, что никто не узнает о вашем сыне. Даже более того, он уедет из города.

— Сколько? — Арештович стал бледен, обвисшая щека его подрагивала и, похоже, что пан может не дожить до следующего Рождества.

— Ни много ни мало, сто тысяч злотых, — сказал Мрозовский и уставился на Арештовича.

— Приходите вечером и вы получите деньги. А сейчас можете идти.

Арештович кивнул на дверь с таким лицом, с каким обычно выгоняют провинившуюся прислугу или нашкодившую собаку. Мрозовский же вежливо поклонился и вышел, высоко задрав подбородок.

«Ничего. Я это как-нибудь переживу… Подумаешь, какой пан шляхетный! Детей надо лучше воспитывать. А не умеешь, то расплачивайся за них», — думал он отстукивая тростью по раскалённой за день брусчатке, быстрым шагом удаляясь от дома Арештовичей.

В шесть часов вечера Мрозовский снова навестил Арештовичей. Прямо в передней получил от дворецкого увесистый саквояж, заглянул туда и с трудом сдержал возглас: до самого верха саквояж заполняли пачки банкнот.

Тугие, пахнущие краской купюры приятно оттягивали руку. Мрозовский решил, что сейчас он заслужил чашку кофе с ликёром и кусок торта. А еще пришла мысль о скорейшем переезде